ПОЛНЫЙ ДУРДОМ

— Почему именно сейчас выбрались к брату?

— Когда-то надо было проведать, посмотреть, как живет. Тагир четыре года не появлялся в России, а в ноябре нагрянул: у него закончился старый паспорт, приезжал за новым. Но мы не встретились, я в дурдоме лежал. Пока выписался, брат улетел обратно. Первой мыслью было: плохо получилось, Тагир такой длинный путь проделал, а меня не увидел. Вот и решил нанести ответный визит в Австралию...

— А я уж подумал, вы отправились за тридевять земель душевные раны залечивать, Альмир.

— Хорошо отдохнуть можно и в дурдоме. Необязательно так далеко забираться.

— Значит, рекомендуете?

— В принципе, да. Кормят неплохо, ухаживают.

— Уколы бесплатные ставят.

— Если дурковать. Я без них обошелся. И практически без таблеток. На несколько дней закрылся от окружающих — только и всего. Пролежал в больнице восемь или девять суток, хотя обычно там держат не менее месяца. Не их я клиент, словом.

— Настоящих буйных встречали?

— Две палаты. Возле каждой сидит по милиционеру и медбрату. На всякий случай. Буйные ходят в синих пижамах, умеренные — в зеленых. Чтобы сразу было понятно, кто перед тобой.

— И Наполеоны попадались?

— Публика есть странная, ваша правда. К счастью, лежал в палате с тихими. Эти еще ничего. Вот странные буйные — смесь гремучая.

— Окна с решетками?

— Лишь те, которые открываются.

— Это был ваш первый визит в подобное заведение?

— Э-э-э, да.

— Подозрительно долго думали, Альмир!

— Хотел сначала пошутить: первый, но не последний. Потом решил изменить формулировку: первый и последний. Пока размышлял, возникла пауза.

— Не зарекаетесь, словом?

— Никто не знает, что будет завтра… Любого человека с улицы можно брать и помещать в дурдом: наверняка найдутся отклонения в психике.

— Но вас-то взяли в собственной квартире. С окна, можно сказать, сняли.

— Ложь! На всякий случай уточню: живу я на пятнадцатом этаже. И как вы себе это представляете? Приезжала пожарная команда, разворачивала лестницу? Не было ничего подобного. Не стоял я на окне. Сто процентов! Сам вызвал милицию, открыл прибывшему наряду входную дверь. Если уж так говорить, кухонное окно не распахнуть из-за стоящей мебели, а в комнате у меня балкон застекленный. Почти туда не выхожу — высоты боюсь. Знакомые ребята, когда прочитали «новость», будто прыгать собрался, громко смеялись. Ну, бред ведь! Я сам написал заявление в дурдом, собственноручно.

— Впервые слышу, чтобы в подобные места по доброй воле напрашивались. Если, конечно, речь не о попытке банально закосить от армии. Но вам вроде поздновато под ружье.

— Есть, кстати, и такая палата, для уклонистов. Там лежат молодые ребята, проходят обследование. Это самые спокойные пациенты. Не считая меня.

— Но почему-то вы туда угодили. Ведь так?

— Тема закрыта. Проехали.

— Если почитать желтую прессу, Альмир…

— …можно узнать много нового и интересного. К примеру, как Каюмов с Кержаковым чуть не подрались.

— Тоже вранье?

— Поговорили мы с Александром во время матча на Кубок России между «Динамо» и ЦСКА. Высказали друг другу все, что думаем, да и разошлись. Когда серию пенальти били, еще побеседовали. Извинились за излишнюю эмоциональность. Уладили конфликт, не дав разгореться. Кержаков — достойный человек. Жульничать, правда, на поле любит, нырять в чужой штрафной, но такая уж у него манера.

— У вас тоже характер, говорят, не сахар.

— Всякий бываю — и спокойный, и психованный. Помню, играл в Южной Корее, поцапался с тренером и решил сбежать из команды. Говорю жене: «Вика, ну их к собакам! Покупаем билеты и летим домой». Слава богу, хватило ума не срываться, доработал контракт до конца, получил недурственные для 1993 года деньги, несколько десятков тысяч долларов.

Могу и сегодня взорваться, хотя с годами стал спокойнее. Раньше был куда импульсивнее.

РОКОВАЯ ОШИБКА
— Судейство, на мой взгляд, не шибко способствует укреплению нервной системы.

— Сейчас многое определяется простой формулой: хочешь жить — умей вертеться. Мы уже говорили с вами об этом. Жить-то я хочу, но вот крутиться получается не очень. У футболиста, заканчивающего карьеру, вариантов немного: попробовать себя в роли тренера или идти в судьи. Для первого все же нужно призвание или горячее желание, а я в себе особых позывов не чувствовал…

— Но в вузе учились наверняка?

— Как пушкинский герой: чему-нибудь и как-нибудь. Правильнее сказать, диплом получал. В Питере. В военном институте физкультуры.

— Почему там?

— Так вышло. Долго объяснять. Я ведь и в Малаховке пытался заниматься, но не окончил. А еще раньше поступал в институт Губкина.

— Нефти и газа? Серьезно! Там вроде футболистов не готовят?

— Я же не думал, что буду профессионально заниматься спортом! После десятого класса попал в дубль московского «Спартака», но таких пацанов через любой большой клуб проходят сотни. Поэтому и пошел в Губкинский. Параллельно продолжал тренироваться — утром и вечером. Быстро понял: на двух фронтах одновременно сражаться не смогу, до первой сессии в институте кое-как дотянул, даже пару зачетов сдал, а потом бросил. Не получился из меня нефтяник, короче.

— Зато в футбол от души поиграли.

— Может, это и спасло. Тренировки да режим. Многие ребята 1964 года рождения, с которыми занимался в спортшколе «Медик», давно уже на том свете.

— В каком смысле?

— В прямом. Район-то у нас рабочий. Половина ровесников спилась или наркотой отравилась. Если бы в 1981-м не взяли в спартаковскую школу, вполне мог разделить участь товарищей. Хотя в юности не пил, не курил, на старших братьев равнялся.

— Они футболом не увлекались?

— Шамиль играл в хоккей за «Крылья Советов». Но у него комплекция не шибко здоровая, даже похлипче меня будет, поэтому ДЮСШ окончил, а в команду мастеров уже не попал.

Тагир мог стать классным футболистом, в «Медике» был главной звездой, а я ничем в детстве не выделялся. Хотя папа называл меня королем штрафной площадки. Я играл на позиции заднего защитника и, завидев мяч, бил по нему так, что тот улетал за забор. Потом мне объяснили, что можно пас партнеру отдать, самому вперед пойти. Научили, словом, помаленьку.

— Почему же у Тагира не сложилось?

— Наверное, характера не хватило. Не знаю. Он играл за «Спартак» 1963 года рождения у Ильина. Анатолий Михайлович — олимпийский чемпион Мельбурна. Старенький, но все помнит. Когда встречаю его, каждый раз говорит: «Будешь в Австралии, передавай привет брату. Хороший мог футболист вырасти».

— А вы своей карьерой довольны, Альмир?

— Нет, конечно. Думаю, все сложилось бы иначе, если бы не ушел сдуру из «Спартака». Ошибку совершил. Роковую.

— Что случилось-то?

— Ну, Бесков со Старостиным — с одной стороны, я, молодой, горячий — с другой. Конфликт опытнейшего тренера и мудрого начальника команды с тупым игроком. Николай Петрович убеждал не делать резких движений, не уходить из «Спартака»: «Посиди немного на лавке. Все наладится». И Константин Иванович отпускать не хотел, надеялся, что образумлюсь. Но я уже никого не слушал. Заканчивался 1987 год, мы выиграли чемпионат СССР, получили золотые медали, и мне померещилось, что стал великим футболистом. Два раза по мячу попал и почувствовал себя пупом Земли. В общем, собрал вещички и уехал из Тарасовки. После этого началось: Ростов, Волгоград…

— Потом вы ведь возвращались в «Спартак».

— При Романцеве. Но Олег Иванович не воспринимал меня как футболиста, он создавал свою команду. Новую, молодую. Мне уже исполнилось 25 лет, и Романцев заявил, что я стар для него. Насильно мил не будешь. Тренер всегда прав. Даже если не прав.

Сидеть в дубле я не захотел, подвернулся вариант с Финляндией, потом перебрался в Корею…